Романтика. Россия. Рубеж веков.

                              "Ленинградская соната"

                                  (лирико-философская повесть со стихами)

Глава первая.

"Этот волшебный, волшебный сон"

   Сначала ему показалось, что соседка по партеру в театре Музыкальной комедии не такая уж и юная. "Лет 25" – мелькнуло у него в голове. И тут же забылось. Надо было оглядеться кругом, потому что Сергей впервые был в театре музыкальной комедии города Ленинграда и всё так влекло к себе –  и красивые картины, и ряды красных мягких кресел, и люди, такие разные и загадочные.

   Он достал из футлярчика белый театральный бинокль, положил на колени свежий номер "Огонька", программку комедии и стал настраивать бинокль на сцену.

    Вот уже почти пять дней Сергей, курсант мореходной школы Кронштадта, отдыхал у своей двоюродной сестры в Ленинграде. Целыми днями он бегал по театрам: раньше он этого ничего не видел, а сейчас хотелось увидеть всё сразу.

     Ещё и ещё раз Сергей  осматривался кругом, а повернуться вправо,  к соседке,  как-то стеснялся –  всё-таки незнакомка…

   Но вот комедия началась и на сцене развернулись события пьесы "Слуги двух господ". Комедия была интересной и красочной, только Сергею было не по себе: буквально два ряда вперёд от него чья-то отсвечивающая лысина закрывала часть видимости.

   Сергей заскучал. Нечаянно обронил взгляд вправо. Возле него сидела худенькая девушка со светло-русыми волосами и красивыми задумчивыми глазами. Черты её серьёзного лица говорили, что ей уже не 13 лет, но вся её хрупкость и беззащитность делали её такой юной!

   Что ощущал в то время Сергей? Да ничего. Он даже и не мог предположить, что сама судьба привела его в это время, в этот театр, на это кресло. Он даже  и не мог подумать, что эта сидящая рядом хрупкая светловолосая девчонка так перевернёт всю его жизнь!

   Мы никогда не знаем, что преподнесёт нам судьба, и постоянно клянём её за то, что не знали всего этого заранее. Быть может, хоть в этом случае мы могли бы что-нибудь изменить к лучшему.

   Но вот первая часть комедии закончилась. Гулять Сергею не хотелось, и может из-за того, что соседка тоже не уходила. Хотя так долго  сидеть и молчать было невыносимо.

   "Не хотите посмотреть?" – спросил Сергей девушку и протянул ей журнал. Она смутилась, но взяла и стала неторопливо его листать. Теперь Сергей мог свободно рассмотреть свою соседку.

   Она была мила. Она была из тех девчонок, которые своими тонкими чертами лица и хрупкостью пленяют самое взыскательное воображение. Пальчики её рук были миниатюрны, нежны и прекрасны. Сергею было как-то легко и спокойно рядом с таким приятным созданием.

   Журнал вернули. Прошло 2-3 минуты и вдруг Сергей снова обратился к соседке. Вид у него был смущённый. "У меня тут лишний билет в цирк, он мне не нужен, возьмите!" –  сказал он, протягивая ей билет.

   Соседка удивлённо взглянула на Сергея, взяла билет и мягко улыбнувшись пропела: "И часто вы такие подарки делаете?". Он не знал что ответить: "Нет". И разговор оборвался.

   Началась вторая часть комедии, в течении которой они уже не могли обмолвиться ни словом. Лишь изредка из переднего ряда к незнакомке оборачивалась юная светловолосая девчушка, и они о чём-то тихо переговаривались.

   Так  томительно и одновременно  быстро прошла вся комедия. Включили свет. Опустили занавес. Пора было расходиться, но Сергею так не хотелось уходить отсюда! Он был одинок, у него не было ни девушки, которую бы он любил, то есть того сердечного друга, которому мы посвящаем  все свои помыслы и порывы,  ни друзей, с которыми можно было бы весело провести время. Сергею очень был необходим кто-то, с кем жизнь его стала бы ярче и интереснее.

   Но тогда, ни о чём подобном Сергей и  не думал. В его голове носилась какая-то странная, навязчивая мысль: "Необходимо с ней познакомиться! Иначе она сейчас уйдёт!".

   В душе творилось что-то невероятное, и казалось, что если упустить это мгновение, то в жизни будет потеряно что-то очень важное и дорогое!..

   Бывают в жизни такие минуты, когда человеку приходиться один раз решать –  быть или не быть. И от такой, одной и единственной минуты, зависит многое, очень многое, порою вся будущая жизнь. Для Сергея такая минута наступила. И он решился.

   Незнакомка уже шла к выходу, когда Сергей догнал её и вежливо спросил: "Разрешите вас проводить?"  "Нам не по пути, – ответила она, – мне в метро".

   Она явно чувствовала себя неловко, ибо впервые в своей жизни знакомилась с молодым человеком в театре. "И мне в метро", обрадовался Сергей, «давайте познакомимся? Сергей". "Ирина" –  последовал ответ.

   Последующие минуты были одними из самых радостных и долгожданных минут в жизни Сергея. Ирина вышла одетая, и они вместе пошли по вечернему морозному городу.

 "Я учусь в Кронштадской мореходной школе, это здесь, рядом, на острове Котлин" - рассказывал Ирине Сергей.

«Приехал я издалека. После 10 классов поступал в высшее военное училище, не поступил, а теперь, вот, курсант мореходной школы".

   "А я из под Тулы, учусь в полиграфическом техникуме, и мне здесь очень нравится. И не просто город, а его величие, его поэзия, его красота".

   "Конечно же, город необычайный. Я, представьте, никогда раньше здесь не был, но мечтал ужасно. Здесь училась моя мама, и Ленинград частичка её души. И я не обманулся в своих ожиданиях, он мне тоже  очень мил!".

   Тут они подошли к подземному переходу в метро, но Сергей неожиданно предложил: "Давайте, погуляем немного, Вы не против?!"

   "Давайте", - согласилась Ирина. И путая "ты" и  "вы" Сергей увлечённо заговорил о городе.

   Они долго бродили по заснеженному и застывшему в немом оцепенении скверику театра имени А. С. Пушкина. И говорили, и говорили: о своей жизни, и учёбе, о своих школах и друзьях, о своих увлечениях и планах. Круг их разговора был настолько обширен, что он грозил занять не один день.

   Выйдя со станции метро Василеостровская Сергей шутливо похвалился: "А у меня фамилия знаменитая - я однофамилец лётчика-полярника, перелетевшего с Чкаловым Северный полюс!"

   "И у меня знаменитая, - неожиданно парировала Ира, - у меня однофамилец - авиационный конструктор".

   "Ира, когда мы с тобою встретимся? - неожиданно спросил Сергей. - Дай мне свой адрес!»    В его глазах была какая-то грусть.

   "Запиши номер телефона!»

Но видя растерянность Сергея, Ира достала из сумочки блокнотик, написала номер, оторвала листок и протянула Сергею – « Звони!".

   Подошёл трамвай. Ира уезжала. Её увозил в морозную белёсую ночь этот жёлтый грохочащий монстр, безвозвратно увозил в неизвестность!

   Так и в жизни. Самое дорогое, когда оно уходит - уходит в неизвестность. И тем труднее его терять на время, чем смириться с мыслью о неизбежном расставании.  Но надо было ехать. И Сергей впервые в жизни ехал с мыслью, что всё-таки что-то случилось в его судьбе –  плохое или хорошее, но случилось.

   Он ехал просто радостный и чуточку счастливый. И казалось, все люди с пониманием смотрели на него,  и говорили про себя: "Смотрите, в его жизни что-то произошло!" А морозный город приветливо улыбался Сергею своими разноцветными огнями и о чём-то загадочно шептал.

   На следующее утро, а это было уже 31 января 1984 года, Сергей ехал на балет в знаменитый Ленинградский театр оперы и балета имени С. М. Кирова (бывший Мариинский театр), в который в те времена было очень трудно попасть.

   Весь вчерашний вечер и всё утро Сергей только и  думал, что  о своём знакомстве. Обычное знакомство. Простая, обыкновенная девчонка. Милая и хрупкая. Что в ней этакого, что привлекло его к ней, Сергей не понимал. Да и зачем ему это было понимать, если они встретились, если они смогли найти общий язык,  и если им было хорошо вдвоём?!

   Телефон-автомат, у здания театра, долго не хотел соединять Сергея и Иру. Наконец-то он сдался. Была  ли Ира рада в ту минуту? Наверное, была. И хотя она бодрым мягким голосом пожелала Сергею удачно сходить на балет и получить тот заряд красоты и гармонии духа, музыки и пластики, которым наполнял всех этот театр, ей было немного грустно, что они не вдвоём, и что ей надо идти на эти скучные занятия.

   Вздохнувши, она повесила трубку и пошла собираться.

   Шёл "Бахчисарайский фонтан". Для Сергея это было ошеломляюще. Такая красота театра, такая радостная атмосфера представления, что казалось – это не просто обыденный утренний балет, а торжество, торжество звуков и пластики, света и человеческого  трепета.

   Театр –  это, без сомнения,  свой, собственный и неповторимый мир богатства души, отделённый от всего остального мира не просто стенами, колоннами и внутренним убранством, но и своей атмосферой наивысшего творчества сердец.

   Это была  та музыка жизни, которая живёт в нас вечно. 

   После балета Сергей поехал к Ире в общежитие. Он ехал к ней,  и ему вновь казалось, что все окружающие видели, как он счастлив, и что он едет к человеку, который неосознанно, в душе, стал для него сейчас близок и дорог.

    А потом было самое нежное и чистое –  общение двух  взрослеющих  17 летних людей.

   И продолжились их нескончаемые прогулки по заледенелым и заснеженным улицам, когда мороз доходил до 20° С.  И  хождение на концерт в Мьюзик-холл Дома Культуры имени Ленсовета, что на Петроградской стороне.

   И  походы в театр и кино. И  их нескончаемые разговоры о поэзии и писателях, о своей жизни и о ценностях нашего мира.

   Они промерзали насквозь, но не хотели друг другу в этом признаться, и упорно, с каким-то неистовым упоением гуляли и гуляли –  проникая незримо, в сущности, друг друга, выискивая всё новые и новые точки соприкосновения. 

   Ира рассказывала о своей лучшей подруге детства Надьке; о Маринке, о Кеме – подругах по общежитию, о том, что ей хочется написать рассказ о честных и настоящих парнях, о дружбе и о любви.

   Сергей говорил о том, как конфликтовал в школе с "сильными мира сего" - то есть с хулиганами; о разделённом на группы классе, в котором он 7 лет учился; о том, как заканчивал школу уже в другом городе, где впервые в жизни почувствовал себя взрослым и самостоятельным человеком, где обрёл настоящего друга – Вадьку, с которым они вместе мечтали и жили душа в душу!

   Они говорили об одежде, ребячьих сердцах и характерах. Что же определяло человека –  его модные джинсы или характер, и вообще, что это - джинсы - просто одежда или некий атрибут самоутверждения подростков в своём мире?

   Понимали ли они друг друга?

   Однажды, они шли из зала Дворца Спорта "Юбилейного", где в то время выступал цирк на льду, и о чём-то негромко разговаривали. Они шли удовлетворённые той красотой, которую увидели в цирке.

   "Ах! -  неожиданно воскликнула Ира. - Ремешок выскочил!" Она тщетно пыталась вставить ремешок своей маленькой сумочки в железное колечко, но ей это никак не удавалось.

   Сергей улыбнувшись взял из её рук сумочку и водворил ремешок на место.

   "Спасибо, - сказала Ира, - он у меня вечно выскакивает! Вот и воюю с ним постоянно!" "Так что  же это означает?" - спросил Сергей с ироническими нотками в голосе. "В доме не хватает мужской руки!" - улыбнулась она.

   Возникла неловкая пауза. Сергею захотелось сказать ей, что вот именно, не хватает! И почему бы им не создать свой, полноценный дом?

   Но всё это было только мгновенным внутренним душевным порывом. Ибо он ещё не признался ей в том, что чувствовал к ней, ибо это было для него ещё чем-то далёким, как для 17-летнего подростка, и в то же время уже чем-то очень близким, как для человека и мужчины – желание семейного счастья.

   Почему раньше, чем у других у него возникали подобные мысли? И было ли это взросление? Наверное. И в то же время, это было ещё детство, вернее юность, со своими дерзкими и высокими планами и мечтами!

   Однажды, пока Ира была на занятиях, Сергей, как обычно, гуляя по городу, зашёл в один из ювелирных магазинов и купил недорогую цепочку с кулончиком из мельхиора. На кулончике был изображён человек, держащий сосуд. Сергей несколько дней носил эту цепочку, а когда настал предпоследний день его пребывания в Ленинграде, он снял её с себя и протянул Ире: "Возьми. Это от меня на память".

   Казалось бы такая мелочь, но для Сергея это было чем-то вроде священного акта передачи частички своего "я", передачи амулета, который защитит от недоброго взгляда и бед.

   Сергей уехал 7 января. Ира проводила его до метро, а потом ехала в общежитие и о чём-то напряжённо думала. О чём? Этого не знает никто. Быть может, ей было жаль расставаться,  и было грустно. Неизвестно. Но то, что  на  душе у неё было тепло и хорошо – это точно. Потому что только самое чёрствое сердце на свете не в состоянии отозваться душевным волнением на проявление искреннего уважения и чистых высоких чувств.

"Здравствуй, Серёжка!

   Решила написать тебе письмо, а вот что написать – не знаю.

Думаешь как-то обо всём сразу, а в голове проносятся отрывочные мысли… Ты так часто звонил, что теперь, когда я слышу телефонный звонок, я вздрагиваю: кажется, что это опять звонишь ты. Я без тебя немножко скучаю. Сразу столько времени появилось, и я прямо не знаю, куда его деть.

   Знаешь, Серёжка, у меня какое-то странное чувство. Как будто в чём-то виновата перед тобой. Не знаю чем это объяснить. Я ещё не разобралась во всём этом, а решить так сразу я не могу - это было бы слишком большой ошибкой.

   Когда рядом были мальчишки - и красивые, и умные, и с гитарой, и в джинсах - не проходило чувство неудовлетворённости. Не хватало чего-то, понимаешь?.. А потом и вообще оказывалось, что все они не такие, какими кажутся.

Но я мечтала найти в жизни что-то настоящее, настоящего хорошего парня, такого, который был бы похож, хотя бы чем-то, на героев моих рассказов… Я его не искала никогда. Даже девчонки говорили:

- Ты не будешь бегать за мальчишками. Ты гордая.

   А потом - 30 декабря, театр Музкомедии, ты… Всё так завертелось, что я не могла опомниться. Боже мой, да я просто дурела от всего этого! Я не понимала себя, боялась обидеть тебя. Я ничего не испугалась, я знаю, ты честный и хороший, и совсем не такой, как те, кто раздаривает поцелуи по углам нашей общаги, но всё это мне казалось не настоящим, пошленьким, ненужным. Странное чувство: казалось, что если начнётся это у нас с тобой, то кончится и уйдёт навсегда что-то очень хорошее, и больше никогда не повторится.

Но не будем расстраиваться: впереди - весна!

                                                     Ирина"

   Это было её первое письмо к Сергею. Скажите, возможно ли десятки и десятки раз перечитывать одно и тоже, и находить в этом всё больше и больше упоения? Возможно ли впитывать в себя живительные строчки письма любимого человека, чтобы затем крепко и блаженно усыпать с лёгким сердцем, а на утро, по команде "подъём!" вскакивать и знать, что жизнь поистине прекрасна и удивительна?!

Каждый день он посвящал ей стихи:

"Я ощущаю на листке

Так  лёгкий след твоих  духов,

Я ощущаю на себе –

Огромный мир застывших снов.

Я пальцы нежные твои

Ласкаю, гладя этот лист;

Воспоминанием своим

К тебе бегу, сквозь ветра свист…"

"Здравствуй, Серёжка!

   Письмо твоё дошло благополучно и очень меня обрадовало. Я даже удивилась, что оно так быстро пришло.

   Ты просил писать о зачётах. Ладно. Получила по математике - 5, а остальные - 4, даже по технологии. Сама удивилась. Наш преподаватель технологии была что-то необычайно доброй. Смотрит на меня и спрашивает:

 – Ну, что, подарить четвёрочку?

– А я ей:

– Подарите, если не жалко.

Вот и подарила.

   Завтра ко мне приезжает папа, так что в общежитие пока не звони: меня всё равно не поймаешь. Пиши. Я буду заезжать. Завтра поедем провожать Маринку, мою соседку по комнате. Она счастливый человек - домой едет. А я так хочу встретиться с одноклассниками. Как ни люблю Ленинград, а о друзьях, знакомых забыть не могу. Скучаю по дому, по школе. Очень хочу сходить на вечер встречи с выпускниками.

   Стихи твои я так и не успела ещё прочитать. Ты уж извини меня, Серёжка. Вот поеду домой - книг читать не буду, только твои стихи. А ты пиши ещё, и хоть изредка, присылай мне.

   Сегодня к нам в гости приходила наша воспитательница (странно, я её назвала как в детском саду), помнишь, про которую я тебе говорила? Она берёт уроки пения, очень хочет попробовать себя в оперном пении.

   Она нам много рассказывала о том, как  "затирают" молодые таланты. Маринка говорит, что всё это правильно, всё жизненно, а мне от неё, от такой вот жизни волком выть хочется! Разве это жизнь? Я почему-то всегда верила, что есть что-то большое, хорошее, красивое, благородное и чистое, не могу не верить, не могу без этой веры жить!

   Вот говорят, что мы –  пластилиновые, а те кто был до нас – железные. Нас, дескать, жизнь бьёт, мы ломаемся, а они стояли; а я всё время думаю: тогда всё было более или менее ясно: кирки и лопаты в руки и с криком "Даёшь!" строить Магнитку.

   Может, то, что я написала немножко дерзко и глупо, но тогда, по крайней мере, было ясно, за что и против чего и кого надо бороться, а сейчас?

   Раньше мне часто снился один и тот же сон: стена, чётко разграниченная пополам на белую и чёрную половины; снился, наверное, потому, что я часто думала: подлость и благородство отличаются друг от друга как чёрное от белого, но в мире они существуют рука об руку, соприкасаясь, но никогда не сливаясь и не переходя друг в друга.

   Так где же она, эта грань между благородством и подлостью, как жить, чтобы не переступить через неё и не оказаться на обочине, потерпев фиаско?!

   И, наконец, как писать?

Я не хочу ничего, только писать. Во всяком случае, сейчас. Но для того, чтобы писать рассказы или ещё что-то, нужна самая малость: талант и жизненный опыт. Опыт, ладно, бог с ним! - опыт придёт, а вот талант…

   Сейчас все читают и многие пишут, но, увы! Не все из них – писатели. А я не знаю, могу или нет. Иногда мне кажется, что могу, иногда… хочется всё разорвать, сжечь, растоптать. Если  этого не было бы, то не морочила бы себе голову, было бы легче.

   И вот ещё что. Как определить: кто талантлив, а кто нет? Ведь даже если писатель и мастит – это ещё не значит, что он обязательно талантлив. Ой, не знаю, не знаю ничего! Я чувствую себя ещё такой дурочкой, желторотым цыплёнком перед всем этим…

    Всё, больше не буду. Хватит разговоров на эту  мрачную тему; не буду портить тебе настроение.

   А, в общем, у меня всё в порядке (когда я так говорю маме, она отвечает: "Да ты ничего не скажешь, даже если будет плохо"; но ты, Серёжка, знай: тебе - скажу).

    А как жизнь у тебя? Бедные, несчастные курсантики: мёрзнете там, зубрите какую-то ерунду, как, впрочем,  и мы…"

   Сергей тоже мечтал писать. Ещё в 16 лет он задумал написать правдивый роман о подростках. А в тоненьких тетрадках, что и поныне хранятся у него дома,  живут герои его научно-фантастических рассказов и романтических стихотворений.

    Сергей не считал себя талантливым или хотя бы даровитым. Его просто неодолимо влекло писать, а когда душа была переполнена чувствами, то на свет рождались робкие и неумелые стихотворные строчки.

   Об Иринке же  Сергей сейчас  думал постоянно. Тем более, что  разлука делала предмет его чувственности ещё более прекрасным, и пламя его души с невероятностью силой разгоралось. И на белых листочках, во время занятий, рождались волнующие стихотворные образы.

   Немало строк он посвятил великому и героическому  городу, в котором ему сейчас приходилось жить, учиться и мечтать о своём светлом будущем.

"Молчаливый стоит и гордый,

Город Славы - зимний Кронштадт.

Ветер с моря ласкает форты,

Тучи снега свой бег вершат.

И кругом уплотнённый сумрак

Вырисовывает мосты,

Светит лёд и тревожит думы,

Отражая в глазах огни.

Камни площади в вечной позе -

Как в броске на огненный дзот,

Замерли,

И печально бродит

К ним стремительный юный Взлёт.

Он руками касается нежно

Этой площади грань и твердь,

А огонь вечный, как и прежде,

Каждый миг побеждает смерть."

"Здравствуй, Серёжка!"

   Ты как в воду канул, после того, как уехал. Я написала тебе два письма, ждала твоих писем, потом написала тебе ещё одно. Его я порвала, а теперь, вот пишу снова.

   Серёжка, ты мои письма получил или нет? Или они до сих пор где-то путешествуют?

Твоё письмо я получила 10 января, а сегодня уже 15! Ты, что, обалдел? Почему не пишешь?!

   Я не могу понять, что со мной происходит. Я еду в метро и думаю о тебе, сижу в замёрзшем трамвае - и думаю о тебе.

   Серёжка, Серёжка… С тех пор, как ты уехал, мне кажется, прошла целая вечность. Я постоянно читаю твои стихи, вспоминаю, как мы катались в метро, и думаю, думаю, думаю… Мне начинается казаться, что всё уже прошло, что всё это, если и было, в прошлом.

   Я думаю о тебе и боюсь, что я - твоё уходящее детство, которое уже почти кончилось и скоро совсем уйдёт, канет в вечность, и вместе с ним уйду и пропаду я. Я боюсь стать для тебя высокой, чистой, голубой мечтой, чудесным сном. И не нужно пока говорить тех 4-рёх слов, которые ты хотел сказать и которые так и не сказал.

   Серёжка! Нам только 17 лет! Это ещё так мало, а тебе кажется, что жизнь кончена, и ты куда-то очень спешишь, но, боже мой, как сложно разобраться даже в самом себе, как трудно не ошибиться!

   Я боюсь, боюсь за себя, а ещё больше - за тебя. Мне  почему-то кажется, что ты уже начал обо мне забывать: ведь от тебя нет писем уже почти неделю, а я их жду, как дурочка.

   Я хочу сказать тебе лишь одно: прежде чем что-то решить, подумай как следует. Не надо спешить. В конце-концов, я не одна такая и свет клином на мне не может сойтись.

   Правда, такое бывает, когда в жизнь человека вторгается такая опасная и великая штука, как  Любовь. Я не отталкиваю тебя, Серёжка. Ты прости, что я затеяла этот разговор, но  я не могу не думать о том, что будет впереди. Я боюсь, понимаешь? Я глупо, безумно боюсь за нас обоих. Мне сейчас трудно что-либо решить. Я не могу себя понять, понимаешь, Серёжка, не могу!

   Я пишу тебе такие мрачные письма, что ты им, наверно, совсем не рад. Но что поделаешь, не могу я веселиться, когда невесело, просто не умею. Вот моя Надька - она совсем не такая. Когда ей больно, она улыбается.

   Я тоже пытаюсь, но улыбка у меня выходит жалкой и вымученной. Я слабый и ещё очень-очень глупый человек. Не понимаю, что ты нашёл во мне, и что во мне ещё раньше, нашла Надька. Она говорит, что я не такая как все, а я не понимаю её.

   Каждый день я ложусь спать с надеждой, что утром получу твоё письмо, а его всё нет и нет. Я уже устала надеяться, Серёжка. Я боюсь вообще потерять надежду.

                                                    Ты, пожалуйста, пиши.

                                                     Очень тебя прошу!

                                                                                       Ирина."

   А где-то, невдалеке, на белые листочки из обычной школьной тетрадки ложились стихотворные строчки, которые были так созвучны этому письму:

"… неразрывной маленькой чертой,

Тонких линий губ и век дрожащих,

Ты живёшь во мне,

                                                            и сердце чаще

Бьётся нарождающей звездой..."

*                   *                    *

   "Ещё не успела отправить тебе письмо, которое написала вчера, как пришло твоё, и вот я снова пишу тебе…

   Ты пишешь о том, что надо жить, не теряя ни минуты, не изводя время понапрасну, а если я не могу, не хочу сейчас ничего? Даже писать не хочется. Что я могу писать о жизни других, если не могу разобраться в своей? В мире столько нюансов, что разобраться во всём не так-то просто.

   Когда-то, может, ещё только год назад, я тоже строила грандиозные планы: я могу и в университет, и в литинститут и, казалось, куда душе угодно, а потом поняла, что найти себя - это, ох, как трудно. Люди порой всю жизнь не могут себя найти.

   Ты спрашивал о стихах. Серёжка, ну как тебе не стыдно так обо мне думать?! Если бы твои стихи не интересовали меня, я бы их не стала читать. Я читаю тебя, понимаешь? Всё то, о чём ты пишешь, мне и знакомо и понятно. У меня есть одна мечта, мечта дальнего розового детства: мчаться по жизни, как корабль с наполненными ветром парусами. Иногда бывает такое, что хочется идти навстречу холодному ураганному ветру в пальто нараспашку…

   И почему ты вдруг подумал, что я не люблю Ленинград? Серёжка, это совсем не так! Я его люблю. Люблю набережные, Дворцовую площадь, белые ночи, Петропавловку, лёд на Неве…

   Люблю за то, что здесь был Пушкин, за то 900 дней блокады не сломили этот город. Я влюбилась в него в 15 лет, и, по-моему, на всю жизнь. Я не вижу его в идиллическом свете. Я знаю, он бывает и жестоким; что  он по-разному влияет на людей, и в этом я убедилась на собственном опыте.

   Девчонки, с которыми я познакомилась, приехав сюда, ох, как изменились за эти несколько месяцев! Некоторые стали слишком высокомерными: они уже чувствуют себя коренными ленинградками, а уровня для этого ещё не хватает, вот поэтому-то они и кажутся смешными.

   Если говорить начистоту, то я очень быстро увидела Ленинград с двух сторон. Я верю этому Городу, он моя любовь, моё спасение, моя мечта, моя надежда, и я так рада, что могу здесь жить, бродить по его улицам и площадям и мечтать.

   Но я знаю, как часто он обходит человека стороной, бросает его в беде. Я не виню в этом город - в этом виноваты люди, мы все, кто живёт в нём несколько дней и всю жизнь!

   Вчера чуть не поругалась со своею подружкой Аськой. Она вдруг завелась: почему нет любви на свете? Я ей говорю: "Ты откуда знаешь?". Она решила для себя, что должна выйти замуж в этом году (а ей 22!). Парней знакомых и друзей много, а вот такого, чтобы влюбиться в него, как в кино или в книге -  такого нет.

   Аська говорит: "Найду какого-нибудь умного, образованного, доброго. По любви замуж всё равно не выйти, а старой девой остаться не хочу". "Как же так? Аська, как же без любви и - замуж?" - спрашиваю я у неё, а она отвечает, что я ещё ребёнок: подрасту побольше, пойму, тогда и спрашивать не буду.

   Серёжка, милый, ты пишешь, что всё на свете относительно, может это и так, но мне пока 17 лет и я так не хочу верить в это! Я верю, что вечна Любовь, Дружба, Благородство, Честность, что преходящи только Зло, Несправедливость, Пошлость и Подлость.

   Да, может я верю в это только потому, что хочу верить, и я буду верить. Без этой веры я не смогу жить. И, пожалуйста, не переубеждай меня в этом! Я знаю, это пройдёт потом, позже, а сейчас мне нужна эта вера. И я хочу верить, и верю в хорошее в человеке.

   Есть люди, которые ошибаются, порой совершают нехорошие поступки, но потом на них находит какое-то просветление… Ой, я, кажется, уже несу чепуху… Не знаю как это выразить. Это опять то, что я не в силах передать словами. Я это чувствую, а сказать… Начинаю говорить - слова какие-то фальшивые, получается всё не так.

   Сегодня еду домой. И не представляю, что я буду делать в своём глухом городишке целых 14 дней! Ужас!… Я там родилась, прожила 17 лет. Я еле-еле отучилась там последний год в школе; я там задыхалась, мне было плохо, душно, боже мой, я думала пропаду!

   А какой долгой была предыдущая зима!

Я запиралась в комнате, выключала свет, ставила кассету с записью Джо Дассена, залезала с ногами на подоконник и часами смотрела в окно, на пустынную улицу, двор, на одиноко стоящий фонарь. И такая тоска была в душе, что хоть кричи! Но … кричи не кричи - никто бы всё равно не услышал, потому что чужая боль как пламя, только к ней близко подойдёшь, она тут же обжигает."

*                    *                    *

"Парк берёзовый с грустью затих,

А я плечи ласкаю твои,

И в глазах голубых-голубых

Вижу отблеск горящей свечи.

И воздушные пряди волос

Мир закрыли собою бесстрашно.

Горько-сладостный вкус своих слёз,

Я сейчас ощутил нежно-страстно.

Ты не плачь, моя милая, что ж!

Я вернусь, и любить не устану.

Будет в парке идти тёплый дождь,

Слышишь, дождь!

Наших встреч утром рано."

   "Я уже дома. И сегодня решила сходить на нашу дискотеку в Дом Культуры. Сидела там как дурочка и не знала, что делать: смеяться или плакать. Скучные  лица пятнадцатилетних юнцов; пьяненькие мальчики и девочки. Кошмар какой-то. Я посидела, посмотрела… и ушла.

   Серёжка, они могли бы горы свернуть, эти мальчики и девочки, которые дрыгают лапками под избитый мотивчик Челентано! Могли бы… Но, увы! Почему-то никогда не находится такого человека, который бы, как горьковский Данко повёл их за собой.

   Вот приехала я домой, а здесь всё по старому. И драки на дискотеках, и пьянки. Я как будто в мир иной окунулась. Как из рая в ад. И страшно то, что время идёт, одних сменяют другие, а у нас ничего не меняется. Какой-то несчастный шестиэтажный дом строят вот уже четыре года! Вот так и живут люди, брат Серёжка.

   Почему-то, когда я приезжаю домой, я начинаю думать о войне. Прошлым летом я вообще не могла от этого избавиться. Даже рассказ написала. Потом всё как-то забылось, а теперь вот опять…

   В мозгу встают образы молоденьких лейтенантиков которые бежат по горящей земле Бреста крича: "Я же в списках не значусь!" Они  бежат, ещё не зная, что их ждёт, туда, где рвались снаряды и мины.

   Для меня война всегда связана именно с Брестом. Я мечтала и мечтаю там побывать, потрогать руками гордые, непокорённые руины, вспомнить тех, кто стал первым в долгой и страшной войне. Они сражались, сожжённые  в казематах, заживо погребённые в подвалах, голодные, умирающие от холода и жажды. Они жили, понимаешь, Серёжка?!

   А мы смогли бы так? Чаще всего, задавая себе этот вопрос, я отвечаю: "Да". А ещё я думаю о тех ребятах, которые приходят из Афганистана. Ты их видел, Серёжка? У нас с Надькой есть один такой знакомый, Миша. До армии ходил этот парень с гитарой, в потёртых джинсах, волосы почти до плеч. Девчонки к нему то липли, то шарахались, а ребята не отваживались выяснять с ним отношения.

   В прошлом году он пришёл из армии. Мы его не узнали. Виски седые, а в глазах… боль и тоска, и ещё что-то, что не выразить словами. Друг у него был там, а за месяц до демобилизации его убили на глазах у Мишки. А Мишку тогда ранили. А ещё один хороший знакомый на мине подорвался. Отправили матери цинковый гроб, а что в нём - один бог знает.

   Когда мы Мишку начали расспрашивать: что и как, он сказал: "Ничего этого вам не надо знать. Живите спокойно, мальчишки это сами должны пережить. Да и я не хочу это вспоминать. Если смогу - забуду".  Да разве такое забудешь?"

*                    *                   *

"Ты пишешь, как горячи и искренни мои письма. Не знаю, не знаю… Мама говорит, что вспыхиваю я быстро, но и быстро сгораю. Это хорошо только тем, что в любом случае дыма от меня не будет: гореть, так гореть ярко.

   И всё пытаюсь писать об Эдике, о том мальчишке, который бросился под машину. И всё-таки чего-то я или не знаю, или не понимаю. В 16 лет вот так под колёса?.. Из-за чего? Из-за ссоры с одноклассником? Из-за матери? Из-за гибели отца? Или всё это произошло в один день? Но тогда,  что за человек был Эдик, если смог за всё это заплатить собственной жизнью? И какой любовью должен был он любить отца и мать, чтобы из-за них броситься под колёса "Волги"?

   Его мать уехала вместе с отчимом, с тем человеком, которого Эдик ненавидел. Значит, Эдикиной жизни оказалось мало, чтобы доказать ей…

    Я путаюсь, спорю сама с собой, верчу и так, и эдак, но пока домысливать что-то и дописывать эдикино детство трудно. Даже нет его фотографии. А бросить всё это не могу. Он всё-таки со мной учился".

*                 *                   *

    "Получила твоё письмо, в котором ты задал мне кучу самых разных вопросов.

 Самый любимый поэт? Пушкин. Хотя очень люблю не Пушкина-поэта, а Пушкина-человека. Я много о  нём читала, всю комнату дома увешала его портретами. Серёжка, ты просто не представляешь, что он пережил за последние годы своей жизни!

   Жена, в которую он был влюблён до безумия, и которая не отвечала взаимностью; звание камер-юнкера в 36 лет, придворные интрижки, низкие сплетни высокопоставленных особ.

   Почему Дантеса называют убийцей Пушкина? Да в сравнении  с остальными - Дантес добрый и славный, но недалёкий малый. Это Геккерн заставил его стреляться, а он согласился из боязни потерять состояние, которое оставлял ему, приемному сыну, барон.

   Желание поволочиться, приударить за хорошенькой Наталией Николаевной, которая и не отвергала Жоржа Дантеса - вот, что лежало в основе поведения этого человека. Он, кстати, пережил всех участников драмы.

   А любимый писатель… пожалуй, Крапивин. Увлекалась им в детстве; очень люблю и сейчас. Особенно, его "Трое с площади Карронад". О настоящей дружбе, о мальчишках, о верности и чести.

   О классической музыке много не скажу. Потому что любить - значит знать, а классику я, увы! Не знаю. Когда слушаю  "Лунную сонату" Бетховена, всегда вижу море, скалы, луну, надвигающиеся тучи, их леденящую душу поступь.

   Моим любимым книжным героем, был и остаётся, Женька Столетов. Потому что с ним можно пойти в разведку, потому что он чистый и честный, потому что "его нельзя обманывать", потому что он  красный, как и его революционный дед, потому что он стоял насмерть, когда в атаку шли ложь, подлость и пошлость, лёгкая и красивая жизнь.

   А вот в жизни у меня такого человека нет. О чём я мечтаю? Цель жизни? Смысл моей жизни? Вот об этом сейчас не надо, Серёжка. Я должна точно знать, что могу. Упорство без таланта - не для меня.

   А вообще, Сергей, такой способ узнать человека - далеко не лучший. Я не знаю, как тебе всё это объяснить. Ты пишешь, что хочешь, чтобы я стала для тебя больше, чем самым лучшим другом. Но так находят только друга.

   Ты не обижайся, Серёжка. Я не могу и не хочу юлить. Есть во всём этом что-то   такое… Так бывает, когда Дружбу пытаются выдать за Любовь; когда верят в то, что Дружба, которая есть - это Любовь, которой нет…

   Не знаю, Серёжка, не знаю! Живу двойной жизнью: там с погибшим Эдиком, его отцом и матерью, и здесь, с тобой, с Ленинградом, с Надькой и с собой…

*                    *                   *

   "Серёжка, я перепутала день с ночью, допоздна сижу за столом и пишу, или лёжа в кровати, думаю. Постепенно начинаю понимать, что это значит - муки творчества. Я пишу и не верю себе, не верю тем людям, которые выходят из-под моего пера.

   В каком-либо эпизоде промелькнёт знакомое лицо, кажется, вот он, нужный образ, нашла! Ан, нет, не то. Всё не то. Сколько проблем, Серёжка, сколько "если бы" да "почему".

   Хочу не просто судьбу показать, но и поставить проблему, и в то же время поставить её так, чтобы был виден  человек, его характер. А это, ох, как сложно, тем более, если ты 18 летняя девчонка, не разобравшаяся даже в своей жизни.

   Иногда хочется кричать: "Зачем это? Кому это нужно?!" И я кричу, и выслушиваю Надькины упрёки и убеждения, и не могу бросить, и всё-таки не понимаю кому и зачем это нужно?..

   И ещё не понимаю, откуда это, из какого источника, что является причиной всего этого. И я боюсь, боюсь, что когда-нибудь всё это кончится, пройдёт незаметно, как и началось…

   Помнишь, однажды ты спросил меня: "Иринка, ты будешь меня ждать?" Я до сих пор не могу понять смысла этого вопроса. Какая всё-таки странная это штука - жизнь! Как в ней всё перемешивается. И ты зависишь от тех, кто рядом, но и от тебя зависит многое. Пытаешься помочь другому, но запутываешься в собственной жизни."

"Полусумрак.

И тишина царит.

А где-то там, за окном,

Приятный, глубокий снег лежит,

И солнца лучи на нём.

Полуоткрытая книга,

Спит,

Уставшее вдруг лицо.

Не дуновения.

Боль стоит

Разлуки -

Души кольцо.

А стены белые, будто гарь,

Давно отпылавшей войны,

Кричат безмолвно,

И чайки вдаль свои намечают пути.

Их море зовёт, и шальные ветра,

И мутной воды волна.

А кто-то вдали неустанно ждёт,

Любимых своих голоса.»

*                    *                   *

   "Статью "Двойники" я уже читала. Это очень противоречивая тема. В конце концов, парень может носить фирменные джинсы и иметь благородную душу. Здесь тоже есть грань, переходя которую человек становится рабом вещей. Носить можно всё, что угодно. Надо только помнить, что не человек создан для вещей, а вещи для человека."

*                    *                   *

   "Сегодня утром прочла твоё письмо и у меня появилось какое-то странное чувство. Попробую объяснить. Между нами что-то возникло, что-то появилось, ещё с прошлого года (30 декабря). И мне кажется, что теперь это что-то у тебя в душе растёт, а у меня угасает, и я не могу раздуть этот тлеющий уголёк, но я не хочу, боюсь его потерять.

Как-то всё не так, не то.. Ничего не понимаю. Может, зима виновата."

*                    *                   *

   "Ты просил быть откровенной? Ладно, я буду. Сергей, я поняла, что ты всё  для себя решил. Я это очень хорошо поняла, но я не могу сказать этого о себе. Ты хороший, честный парень, да, такой, какого я хотела встретить. Всё верно. Но мне чего-то недостаёт, по крайней мере, сейчас. Я не могу сказать "люблю", потому что не хочу и не могу обманываться и обманывать.

   Сначала мне показалось, что Любовь пришла, но прошло совсем немного времени, и у меня появилось чувство, что за любовь то, что пришло, принять нельзя.

   Что-то близкое, протяни руку - поймаешь, но не то.

Одно я знаю точно, что целовать из ревности, и говорить "люблю" из жалости - самая большая подлость, пошлость, мерзость, гнусность.

   Я не знаю, что тебе ответить. Я в отчаянии опускаю руки перед всем этим. Когда-то я о таком мечтала, а теперь понимаю, что была дурой. Такого и врагу не пожелаешь.

   Я боюсь твоего звонка. Я боюсь нашей встречи. Я боюсь тех слов, которые я должна буду сказать тебе, глядя прямо в глаза. Я боюсь ошибиться, ведь для меня и для тебя на свете существуют только два слова: "да" или "нет". Одно из них может принести счастье, другое - горе и неизлечимую рану на всю жизнь.

   Может,  это покажется капризом, но я не могу, Серёженька, не могу иначе! Не могу сказать "да", "нет" сказать не хочу! Боже мой, я не знаю, что мне делать, а ты своими письмами просто убиваешь меня!"

"Отчего усталость залегла,

Не в руках, не в теле, а в мозгу?

И на мир печальные глаза,

Смотрят долго в стылую весну.

Лёгкой стрелкой в нежной складке лба,

Та усталость о себе кричит.

И ресницы тихие дрожат,

Будто чайка над волной висит.

Отчего не радует мой взор,

Милый гул проснувшихся берёз?

Ах, я вижу образ лёгкий твой,

Тот, что грусть нежданную принёс.

Не скажу об этом никому,

Жизнь светла - усталость будь иль бред,

Я любовь в разлуке сохраню,

Сохраню прощальный наш обет!"

*                    *                   *

   "Как же ты не понял, Серёжка? Как же ты не смог понять? Ты же сам просил откровенности, а потом… Я же не заслужила этого. Неужели ты думаешь, что мне нужны "звёзды в отблеске бриллиантовых брызг упоения и свободы"?

    Это я - то - "красивая игрушка, которой скучно"? Это я пытаюсь убить твою веру в Любовь, в красивых и гордых, в мечту? Это я-то  "взрослый человек, который всё понимает и может взвесить"?

   Неужели ты думаешь, что я бессердечная, бездушная кокетка? Когда я читала твоё письмо, меня захлестнула такая боль и обида, что захотелось крикнуть: за что? Что я тебе сделала? За то, что сказала правду?!

   Я понимаю, что ты не можешь, да и не должен сидеть у чьих-то ни было ног, как преданный пёс и чего-то ждать. Но ведь это не серьёзно решать: да или нет, зная человека 6 дней. Что я могу скрывать? Я написала то, что чувствовала. Но ты не понял моего письма. Извини, но такие вещи обычно читаются между строк".

*                    *                   *

"Вчера ты звонил, а сегодня я получила твоё письмо. Я не хочу писать сейчас большой ответ, потому что я ничего не знаю. Просто мне было хорошо, когда я читала твоё письмо. Просто хорошо…"

*                    *                   *

   "У нас в группе сейчас разворачиваются бурные события. Мы уже гремим по техникуму. Сначала написали докладную записку на преподавателя физвоспитания, который на нас кричал, ругался во время занятий, и отнесли в учебную часть. После этого он стал корректным и предупредительным. Мы довольны.

   Теперь  у нас новый конфликт, на этот раз с преподавателем технологии. Мы её, все как один, не любим и не уважаем. Однажды ждали 30 минут, пока она явится на урок, а потом решили уйти. Она нас застала в вестибюле - не успели! - и вернула в класс.

   Но на следующее занятие никто не пришёл. Наша классная руководитель была в шоке:  группа организованно сбежала с занятий! Технологичка написала на нас докладную, а мы в ответ написали, что нас не устраивают её объяснения, и что мы просим заменить нам преподавателя. Орлы мы, да и только! Может, конечно, мы и не правы. Когда человеку более 40 лет, то его трудно переделать, а юность же эгоистична, она борется за себя и свои права.

   P. S. Кемка ушла на практику, оставив мне большую записку, что звонил  "очень вежливый юноша с довольно приятным голосом". А я пришла на 50 минут позже. Почему так бывает? Я очень расстроилась, к тому же, с практики пришла уставшая. Устрою сегодня всем  разгрузочный день. Пусть попляшут: дом доведён до полного опустошения, а в магазин идти не хочется…"

*                    *                   *

   "Серёжка, милый мой, хороший, что же это происходит на белом свете? Сначала пожар в техникуме, потом 23 февраля узнали о смерти нашего чертёжника, такого милого, добродушного к нам человека, а вчера - 8 марта! - погибла наш преподаватель Лариса Петровна, попав под автобус.

   Ещё 7 марта она говорила, что человек должен быть нужен людям, что он должен жить ради кого-то, и если его кто-то ждёт, то это и есть счастье…

   Она успела полюбить нас и внушить нам любовь к себе. Ещё позавчера она хотела что-то у нас спросить, но не спросила, а сказала: "На следующем занятии". Она пожелала нам большого человеческого счастья, сказала, что ей очень хочется, чтобы каждую из нас кто-то ждал.

   Мы смеёмся, о чём-то говорим, но ведь это так дико и ужасно, когда умирает человек.

Сначала хотелось кричать, плакать, куда-то бежать, что-то делать, а потом - закрыть глаза, заткнуть уши и ничего не видеть, не слышать, уснуть и не проснуться, не слушать этих тихоньких разговоров  о похоронах.

   Теперь в душе только пустота и тишина. Ничего не хочется, ни о чём не думается. Ни отчаяния, ни боли.  Странная это штука - смерть. Она приходит тогда, когда её вовсе не ждёшь, и совсем ещё о ней не думаешь.

    Это было 8 марта, когда мы втроём,  три подружки, как трезвые дурочки шлялись по общаге и не знали, куда приткнуться, потому что вокруг плавали страшные пьяные пошлые рожи, а мы втроём глупо улыбались, и сидели в телевизионке, положив ноги на стол и умирая от скуки, смотрели какую-то ерунду, лишь бы чем-нибудь себя занять. Серёжка, я сойду здесь с ума! Это же кошмар!"

   "Иногда чисто случайно, в метро или на улице, увидишь человека, который чем-то вдруг западает в душу, и ты невольно начинаешь думать: кто он, чем он живёт, какие радости и печали волнуют его? А потом сама себя ловишь на мысли, что всё это странно. Будто и не живёшь сама, а всё смотришь какой-то загадочный и бесконечный фильм."

   "Давно, ещё в 6-м классе, я завидовала нашим мальчишкам, которые учились со мною в одном классе. Мне казалось, что они чем-то лучше, выше, чем мы, что им дозволено многое из того, что запрещено нам, девчонкам; что они способны на большее, что сама природа предопределила им место воина-защитника, труженика-главы семейства, ума-гения…

   Но потом я поняла, что всё гораздо проще. Мало родиться мужчиной-воином и тружеником, им надо ещё стать. И что нам, девчонкам, тоже много можно достичь: и труженицей стать, и защитницей, да к тому же детей рожать и воспитывать их. Сколь равноценны с мужчинами наши женские ноши в этой жизни, столь и разные они.

   В детстве у человека много разных дум, мечтаний, грёз. Редко, что остаётся в дальнейшем. И у меня тоже почти ничего не осталось из всех моих увлечений, планов, стремлений. Жизнь делает нас более реалистичными и даже слегка пессимистичными; детский порыв и восторг проходят, появляются неуверенность и сомнения.

   Ты говорил, что всё в мире относительно. Что значит "поступать верно"? Скажешь одному правду, а другой будет страдать. Или кто-то кому-то сделает больно, а во всём обвинят тебя, потому что, как вдруг окажется, этот кто-то совершил всё из-за любви к тебе, а ты не ответила ему взаимностью…

   Что значит быть благородным? Может ли такой человек  совершить что-то плохое или пошлое? Благородство и пошлость - как белое и чёрное. Но существует ли  та разделяющая их черта, которую я так безуспешно ищу?

   Однажды летом, в нашем городке, один парень возвращался вечером от друга домой. Проходя безлюдный запущенный скверик он заметил, как пятеро подвыпивших парней пристают к девчонке.

   Он не раздумывая вмешался. В итоге он полностью потерял зрение в свои 17 лет, а девчонка та оказалась любительницей выпивок и ночных гуляний.

   Прав ли он был тот парень, или нет? Или благородство в том и заключается, чтобы никогда не проходить мимо кого бы то ни было,  и чего бы то ни было?

   Вот моя лучшая подруга Надька - она всегда вмешивается. Она очень настойчиво пытается охранить меня от пошлости и грязи, которые носятся в воздухе нашего городка. Но у неё трудный, сложный характер.

   В прошлом году, в один из летних дней, она напилась и пришла вечером на дискотеку. Я её не ругала, даже не осуждала: в этот день она поругалась со своим парнем; её отец дома учинил скандал; брат с кем-то подрался, будучи "под мухой"…

   Она пришла на дискотеку с твёрдым намерением "намылить шею" той девчонке, с которой в тот вечер пошёл на дискотеку её Володька. Она нашла их в толпе, дождалась, пока та девчонка выйдет из зала, выскочила вслед за ней и уже собиралась её ударить, как тут вмешалась я. Я хотела её только остановить, но она уже ударила,  и этот удар достался мне.

   Когда Надька увидела, что это я, то лицо её побледнело. Весь этот вечер она просила у меня прощения, а я говорила, что мне не за что её прощать, потому что я сама не была в таком положении, и я её понимаю. Она ходила за мной целый вечер и даже пыталась, дурочка, встать предо мной на колени. И ей это удалось. Представляешь себе картину: посреди зала стою и реву я, а у моих ног, на полу, сидит Надька?! На следующий день она пришла ко мне домой, и мы молча условились никогда не говорить об этом."

*                    *                   *

   В одну, из так долгожданных курсантами весеннюю субботу, преподаватель политзанятий в мореходной школе, где учился Сергей, собрал небольшую группу курсантов, добился разрешения у командования и увёз их в Ленинград, на прогулку по музеям и памятным местам.

   Сергей с трудом выпросил разрешения одному погулять по городу, так как здесь жили его родственники и он немного знал Ленинград. Едва освободившись, Сергей немедленно поехал к Ире в общежитие, но она была на занятиях в техникуме. День был солнечным и слегка морозным, и поэтому прогулка до техникума доставила Сергею необычайное удовольствие.

   Душа его отдыхала и жадно впитывала в себя радужные краски домов и заснеженной земли, голубого неба и приветливого солнышка; сердце его замирало в томительном ожидании долгожданной встречи и ни о чём другом думать не хотелось. В техникуме Иры тоже не оказалось; девочки из её группы сказали, что она недавно уехала в общежитие.

   Кто-то подсказал, что нужно позвонить в общежитие, чья-то красивая и мило ухоженная  беленькая ручка  подала Сергею 2 копейки для телефона-автомата, чьи-то глаза стрельнули по нему  лукаво-понимающим взглядом…

   Она смотрела на него и на пушистый букет белоснежных пионов и вздыхала про себя: дождалась!.. Нет, Ира не испытывала к Сергею неприязни, напротив, он  был первым, кто так сильно, по-человечески просто и доступно был приятен ей; его умение ухаживать, его искренность, его неравнодушное отношение к ней делали Иру нужной, единственной. И от этого ей становилось хорошо и … тяжело. Потому что ужасно трудно отвечать на волнение чужой души, если твоя собственная душа мирно почивает.

   Они гуляли  почти весь день, а когда уже сгустились сумерки, они были на Петроградской стороне, около Дома Культуры имени Ленсовета, в приятном и безлюдном скверике. Они шли  по тёмной пустынной улице, и только  холодный свет фонарей освещал её снежные утоптанные края.  

   "Ира, - тихо прервал молчание Сергей, - я давно хотел  сказать  тебе… что… что я люблю тебя…"

   Иру как током ударило. Она невольно сжалась, и тоскливо и умоляюще взглянула на него; остановилась, а потом тихо пошла дальше. Далёкие застывшие звёзды, казалось, кричали в это мгновение, и весь вечерний Ленинград должен был услышать их!

   Хрустальные  снежинки переливались на земле разноцветными огнями и излучали грустную душевную мелодию. Сергей остановился. Весь мир сжался для него в этот миг до размеров этой тёмной заснеженной улочки, до этой зимы и звёзд, до этих бездонных любимых глаз.

   Они вышли на освещённый перекрёсток.

"Сергей, я не могу…" - отвернулась Ира, и протянула ему его подарок – мельхиоровую цепочку.

   Что-то  на мгновение помутилось у него в голове, и он резким взмахом швырнул цепочку в снег. В руке у него остался крохотный кулончик.

   "Выкинуть!" - обожгла мысль; но он незаметно сунул его в карман,  сам не осознавая зачем он это делает.

   "Не провожай меня. - сказала Ира и пошла в сторону метро.

Сергей молчал. Он ни о чём не думал,  и только ноющая тупая боль заныла  где-то в глубине  его сердца.

*                    *                   *